Бью себя по лбу – кажется почти невозможным,
Что никогда прежде мне не удавалось проснуться по-настоящему,
Мне было почти три года, когда начал вкушать
Великолепный плод познания,
И помню, что, как камень, падал
В глубокий сон моего лицемерия.
И построил себе прекрасный образ порядочного парня,
Парня, который никогда не злится, хороший, как хлеб.
А когда несколько раз случалось, хватало одного того, что я об этом сожалел,
Думал, что этим способен избежать ярости,
Что была во мне,
Что была во мне,
Что была во мне,
Что была во мне.
Всё то плохое, что я делал,
Задевало лишь периферию моего равновесия,
А в центре
Я оставался добрым,
Я оставался добрым,
Я оставался добрым.
И так продолжая избегать своей ярости, никогда не анализируя её до самого дна,
Я мог беситься столько раз, сколько хотел, потому что каждый раз говорил:
Я взбешён, но это ради своего же блага…
Я убит, но ради своего же блага… Да, сегодня я плохой, но больше им не буду…
И каждый раз проецировал свой идеал ‘хорошего’ в будущее,
Чтобы мог быть злым в настоящем.
И этой мыслью латал дыру в доброте,
Которая задыхалась в моём лицемерии,
Потому что я не хотел признавать другую половину моей натуры –
Человека жестокого, жаждущего секса и одержимого.
Но теперь, когда я в центре моего бешенства,
Изолирую его от моего тела, и теперь это я властвую над ним,
Властвую над ним…
И могу переориентировать его
В пользу
Той доброй части моей натуры,
Порядочного парня,
Хорошего, как хлеб…
Та прекрасная одежда, которую носишь,
Не может скрыть дерьмо, что у тебя внутри…
Снаружи кажешься хрустящим,
Как свежий хлеб, тогда как внутри тебя
Есть рвота твоего ‘я’, прогнившая и зловонная.
