Леди поет блюз так хорошо,
Будто по-настоящему.
Будто здесь — ад,
В этом прокуренном мире,
Где шутки простоваты,
И смеются не над шутками,
А над трагедиями.
Обитатели окраин,
Они верят ей,
Они никогда ее не оставят:
Пока она поет, они чувствуют.
Она говорит: «Я могу спеть так грустно,
Что вы заплачете, как бы не старались сдержать
Свои слезки, на плече у любимых,
Свои слезки, на плече у любимых».
Ведь я ходила по этим улицам так долго,
На них нет ничего правильного и неправильного,
Только слезки на плече у любимых,
Слезки на плече у любимых.
Леди зажигает сигарету, выпускает дым — никаких сожалений.
Оглядывается — никаких сожалений, никаких сожалений.
Вытягивается, словно ветви тополя.
Она говорит: «Я свободна».
Она поет так мягко, будто сломается,
Она говорит: «Я могу спеть так грустно,
Что вы заплачете, как бы не старались сдержать
Свои слезки, на плече у любимых,
Свои слезки, на плече у любимых».
Ведь я ходила по этим улицам так долго,
На них нет ничего правильного и неправильного.
Только слезки на плече у любимых,
Слезки на плече у любимых.
Но на этой сцене
Я научилась летать,
Научилась петь
И научилась плакать.
Слезки на плече у любимых,
Слезки на плече у любимых.
Но теперь пора
Попрощаться.
Кто-то засмеется,
Но я-то уж точно расплачусь.
Слезки на плече у любимых,
Слезки на плече у любимых.
Леди зажигает сигарету.
Выдыхает дым, и приходит зима,
И она забывает…