The burning babe
As I in hoary winter’s night stood shivering in the snow,
Surprised I was with sudden heat which made my heart to glow ;
And lifting up a fearful eye to view what fire was near,
A pretty babe all burning bright did in the air appear ;
Who, scorchëd with excessive heat, such floods of tears did shed
As though his floods should quench his flames which with his tears were fed.
Alas, quoth he, but newly born in fiery heats I fry,
Yet none approach to warm their hearts or feel my fire but I!
My faultless breast the furnace is, the fuel wounding thorns,
Love is the fire, and sighs the smoke, the ashes shame and scorns ;
The fuel justice layeth on, and mercy blows the coals,
The metal in this furnace wrought are men’s defilèd souls,
For which, as now on fire I am to work them to their good,
So will I melt into a bath to wash them in my blood.
With this he vanished out of sight and swiftly shrunk away,
And straight I callèd unto mind that it was Christmas day.
|
Пылающий ребенок
Когда седой зимней ночью я стоял, дрожа от холода,
К удивлению, я вдруг ощутил тепло, что разожгло мое сердце…
Я поднял испуганный взгляд, чтобы посмотреть, что это было за пламя,
И милое дитя, ярко пылавшее, в воздухе предстало моему взору.
Он, горящий безумным пламенем, проливал потоки слез,
Так, словно слезы могли погасить это пламя, но они лишь разжигали его…
‘Увы, — сказал он, — но с самого рождения я жарюсь в огненном пылу.
И никто не приблизится, чтобы отогреть свое сердце, никто не почувствует этот жар, кроме меня…
Моя невинная грудь словно печь, поленья — терновые шипы.
Любовь — это огонь, а вздохи — дым, а пепел — это стыд и презрение.
Справедливость подливает горючее, а милосердие подбрасывает угля.
Металл этой кованной печи — испорченные души людей…
Ради них, я сейчас и горю в огне, чтобы сделать их лучше,
Растаю ли я, чтобы омыть их своей кровью?..’
С этими словами он исчез из виду, поспешно удалился.
И в тот же миг я вспомнил, что это день Рождества…
|
