Здесь нет нарисованных линий,
здесь у земель нет владельцев.
Высота — 13 000 футов, мы летим твёрдо.
Поглощена урчанием двигателей,
внимательно смотрю на огни.
«Есть ли сигнал здесь,
на обратной стороне?»
На обратной стороне?
Что ты имеешь в виду?
На обратной стороне чего?
И ты сказал,
да, ты сказал,
ты сказал,
что нашел бы меня.
И ты сказал,
и ты нашел бы меня
даже после смерти.
И ты сказал,
ты сказал,
ты бы нашел меня.
Но я не вижу Нью-Йорк,
ибо я кругами падаю вниз,
рассекая белые облака:
мой самолет неисправен1. Я знаю,
его губы теплы,
но у меня не получается
найти выход,
найти выход.
Но я не вижу Нью-Йорк,
ибо я кругами падаю вниз,
рассекая белые облака:
мой самолет неисправен. Я знаю,
его губы теплы,
но у меня не получается
найти выход,
найти выход
из этих бескрайних угодий2.
А здесь — метамфетамин
в миллионах метров от земли.
Итак, всё, что осталось у нас в конце —
светокопия души.
Неужели мы потерялись в ней?
Неужели мы ведем поиски этого
«с обратной стороны»?
С обратной стороны?
Что они имеют в виду?
Обратной стороны чего?
И ты сказал,
да, ты сказал,
ты сказал,
что нашел бы меня.
И ты сказал,
и ты нашел бы меня
даже после смерти.
И ты сказал,
ты сказал,
ты бы нашел меня.
Но я не вижу Нью-Йорк,
ибо я кругами падаю вниз,
рассекая белые облака:
мой самолет неисправен. Я знаю,
его губы теплы,
но у меня не получается
найти выход,
найти выход.
Но я не вижу Нью-Йорк,
ибо я кругами падаю вниз,
рассекая белые облака:
мой самолет неисправен. Я знаю,
его губы теплы,
но у меня не получается
найти выход,
найти выход
из этих бескрайних угодий.
Опять ты,
это опять ты.
Я не вижу,
я не вижу Нью-Йорк,
я не вижу,
я не вижу Нью-Йорк,
глядя с обратной стороны!