Перевод песни Omnia - The raven

The raven

Once upon a midnight dreary,
while I pondered, weak and weary
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping
As of someone gently rapping, tapping at my chamber door
“‘Tis some visitor,” I muttered, “tapping at my chamber door-
Only this, and nothing more.”

Ah, distinctly I remember it was in a bleak December
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor
Eagerly I wished the morrow;- vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow- sorrow for the lost Lenore-
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore-
Nameless here for evermore

And the silken sad uncertain
rustling of each purple curtain
Thrilled me- filled me with fantastic terrors
never felt before;
Presently to still the beating of my heart, I stood repeating
“‘Tis some visitor entreating entrance at my chamber door-
Some late visitor entreating entrance at my chamber door-
Merely this, and nothing more”.

Out into the darkness peering,
long I stood there wondering, fearing
Doubting, dreaming dreams
no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken,
and the stillness gave no token
And the only word there spoken
was the whispered word, “Lenore!”
This I whispered, and an echo
murmured back the word, “Lenore!”-
Merely this, and nothing more

Back into the chamber turning, all my soul within me burning
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before
“Surely,” said I, “surely that is someone at my window lattice:
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore-”
Let my heart be still a moment and this mystery explore
‘Tis the wind and nothing more.

Open wide I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he;
not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady,
perched above my chamber door-
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door-
Perched, and sat, and nothing more

Soon that ebony bird beguiling my sad fancy into smiling
By the grave and stern decorum of the countenance it wore
“Though thy crest be shorn and shaven,
thou,” I said,”art sure no craven
Ghastly grim and ancient raven
wandering on the Nightly shore-
Tell me what thy lordly name is
on this Night’s Plutonian shore!”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

Now the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour
Nothing further then he uttered- not a feather then he fluttered-
Till I scarcely more than muttered,
“other friends have gone before-
On the morrow he will leave me,
as my hopes have flown before.”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

Then methought the air grew denser,
perfumed by an unseen censer
Swung by Seraphim whose footfalls
tinkled on the tufted floor
Once more on the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking
what this ominous bird of yore-
What this grim, ungainly, ghastly,
gaunt and ominous bird of yore
Meant in croaking “Nevermore.”

“Prophet!” said I, “thing of evil!-
prophet still, if bird or devil!-
Whether Tempter sent,
or whether tempest tossed thee here ashore
Desolate yet all undaunted,
on this desert isle enchanted-
On this home by horror haunted- tell me truly, I implore-
Is there- is there balm in Gilead?- tell me- tell me, I implore!”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

“Prophet!” said I, “thing of evil-
prophet still, if bird or devil!
By that Heaven stretched above us-
by that God we both adore-
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore-
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore.”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

“Be that word our sign in parting,
bird or fiend,” I shrieked, upstarting-
“Get thee back into the tempest and the Night’s Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken!- quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart,
and take thy form from off my door!”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

Now the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon’s that is dreaming
And the lamplight o’er him streaming
throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Will be lifted- nevermore!

Ворон

Однажды в тоскливую полночь,
когда я размышлял, слабый и усталый,
Над множеством причудливых томов забытых знаний,
Пока я клевал носом, почти засыпая, вдруг раздался стук,
Будто кто-то осторожно постукивал в дверь моей комнаты.
«Это какой-то гость, — пробормотал я, — стучит в мою дверь,
Только гость, и ничего более».

Ах, я отчётливо помню, то было в мрачном декабре,
И каждый угасающий уголёк оставлял свой след на полу.
С нетерпением я ждал завтра, тщетно я искал ответа
В моих книгах — в избавлении от горя по потерянной Ленор.
По редкой, лучезарной девушке, кого ангелы зовут Ленор,
Безымянной навеки.

И шёлковый, печальный, неуверенный
шелест пурпурных занавесок
Взволновал меня, наполнил фантастическими ужасами,
каких я не чувствовал никогда ранее.
Чтоб успокоить стук сердца, я стоял, повторяя:
«Это какой-то гость у двери, просит впустить его внутрь,
То поздний гость у двери, просит впустить его внутрь,
Только он, и ничего более».

Вглядываясь в темноту снаружи,
долго я стоял и думал в страхе,
Сомневаясь, мечтая, как
ни один смертный не смел мечтать.
Но тишина не прерывалась,
и покоя не нарушал ни единый знак.
И лишь одно слово было произнесено
шёпотом: «Ленор!».
Это я шептал, и эхо
в ответ роптало: «Ленор!».
Только это, и ничего более.

Вернулся обратно в комнату, и вся моя душа запылала.
Скоро вновь услышал стук, чуть громче, чем ранее.
«Точно», — сказал я, — «это точно кто-то у меня в окне.
Посмотрю тогда, что там, и исследую сию тайну!»
Мое сердце замерло на миг, и тайне пришел конец:
Это ветер, и ничего более.

Я широко распахнул шторы, когда, с порывом и трепетом,
Вошел статный Ворон святых дней былых.
Не высказал ни капли почтения,
не остановился ни на минуту,
Но с выраженьем лорда или леди
сел над дверью моей комнаты.
Сел на бюст Паллады, прямо над дверью моей комнаты,
Сел, и на том всё.

И от этой чёрной птицы грусть моя сменилась улыбкой,
От того, как мрачен и суров был её вид.
«Пусть хохолок твой и острижен,
ты, — сказал я, — точно не трус,
Страшный, мрачный, древний ворон,
бродящий по ночному берегу.
Скажи, как зовут тебя
на этом ночном плутонианском берегу!»
Ответил Ворон: «Никогда».

И вот Ворон сидит одиноко на безмятежном бюсте, и только
Одно слово он сказал, будто вся душа его в нём была.
Ничего больше он не произнёс, ни пером ни махнул,
Пока я не пробормотал еле-еле:
«Прочие друзья ушли,
И завтра он меня покинет,
как унеслись все мои надежды».
Ответил Ворон: «Никогда».

И показалось, будто воздух стал плотнее,
запахнув невидимым кадилом,
Шевельнулся от шагов Серафима,
что позвякивали на ворсистом полу.
Вновь погрузившись в бархат, я принялся связывать
Свои фантазии, думая,
что эта зловещая птица былых времен —
Что эта угрюмая, неуклюжая, жуткая,
тощая и зловещая птица былых времен —
Имела в виду, каркнув: «Никогда».

«Пророк! — сказал я, — порождение зла!
Пророк, будь ты птица или дьявол!
То ли Искуситель послал тебя,
то ли буря бросила тебя на сей берег,
Опустошённого, но неустрашимого,
на этот зачарованный необитаемый остров,
В этот дом с привидениями, — скажи мне честно, я молю —
Есть ли, есть ли, бальзам в Галааде1? Скажи мне, я молю!»
Ответил Ворон: «Никогда».

«Пророк! — сказал я, — порождение зла!
Пророк, будь ты птица или дьявол!
Клянусь небом, что над нами,
Богом, которому мы поклоняемся,
Скажи сей душе, обремененной печалью: в Эдеме
Обнимет ли она святую, кого ангелы зовут Ленор,
Редкую, лучезарную девушку, кого ангелы зовут Ленор?»
Ответил Ворон: «Никогда».

«Будь это слово нашим знаком расставания,
птица ты иль дьявол, — вскрикнул я, вскакивая. —
Ступай обратно в бурю на ночном плутонианском берегу!
Не оставь ни пера в знак лжи, что изрекла твоя душа!
Оставь меня в одиночестве! Убирайся с бюста над дверью!
Вытащи клюв из моего сердца
и убери своё обличье с моей двери!».
Ответил Ворон: «Никогда».

Теперь Ворон, не взлетая, всё сидит и сидит
На бледном бюсте Паллады, прямо над моей дверью,
И глаза его кажутся глазами спящего демона,
И струящийся над ним свет лампы
отбрасывает его тень на пол.
И душа моя из той тени, что парит над полом,
Не поднимется никогда!

Понравилась статья? Поделись с друзьями:

Смотрите также: Перевод песни Just Stef - Liar liar

Комментарии

* Нажимая на кнопку "Добавить комментарий" Вы соглашаетесь с политикой конфиденциальности.



© 2011-2024 Тексты и переводы песен принадлежат их авторам. При использовании материалов необходима ссылка на сайт.

Наверх